Библиотека “Халкидон”

___________________

А. Л. Дворкин

Образ Ивана Грозного в советской историографии

1922-1972

Исследование на нескольких конкретных примерах ^[*].

I

По сравнению с дореволюционной исторической наукой в советской историографии, связанной с трактовкой образа Ивана Грозного и интерпретацией его царствования, гораздо меньше творческой мысли. Как правило, все подчинялось “генеральной линии”, которая и направляла изыскания ученых. На сегодняшний момент^[1] можно выделить три главных периода, каждый из которых характеризовался весьма единомысленной оценкой исторической роли Грозного царя. Первый период продолжался приблизительно с середины 20-х до середины 30-х гг., а второй — с середины 30-х по 1956 г. Вместе с началом хрущевской “оттепели” начался и пересмотр значения царствования Ивана IV, который и ознаменовал переход к третьему периоду, продолжающемуся до сегодняшнего дня^[2]. Мы рассмотрим каждый из этих периодов в хронологической последовательности по нескольким наиболее характерным его представителям.

Но прежде необходимо обратиться к трудам Роберта Виппера, который стоит несколько особняком, так как его книга^[3] вышла в свет еще до начала первого периода и предшествует ему. В 1922 году эмигрант Виппер не был еще обязан следовать марксистской исторической схеме, следовательно, книга была искренним выражением его взглядов. Интересно скорее то, что после небольшой редакторской правки книга уже вернувшегося в СССР историка полностью и целиком вписалась в генеральную линию второго периода, о чем пойдет речь чуть позже.

Виппер изображает Ивана на общем фоне европейского и азиатского XVI в. Он был первым исследователем, попытавшимся связать внутреннюю политику Московского царства с ее внешнеполитической деятельностью. Это, несомненно, является верной интуицией, хотя нужно отметить, что трактовка Виппером политических тенденций XVI в. была, мягко говоря, фантастической, а те связи и сравнения, которые он проводит, — чрезвычайно искусственными. Книгу трудно назвать исследованием — это, скорее, страстный и пламенный панегирик. Автор исходит прежде всего из окружавшей его реальности — разрухи, анархии и хаоса, в которые была ввергнута страна ненавистной ему большевистской революцией. Виппер, по существу, оплакивает, как ему кажется, безвозвратно погибшую Российскую империю, направляя свою кипящую ненависть на либералов прошлого века, отвергших идею грозной власти. Виппер мечтает о твердой руке, способной остановить разрушителей империи и не допустить ее распада, и, похоже, душа его находит утешение, отвергая Москву начала 20-х гг. XX в. и переселяясь в Москву времени Ивана Грозного.

Виппер утверждает, что в документах XVI века наличествовали две традиции оценки Ивана Грозного. Положительная оценка отражена в работах Ермолая-Еразма и Ивана Пересветова, а негативная — во всем остальном, что писали об Иване его современники. Историк заявляет, что все негативные источники происходят из аристократических кругов, враждебных царю и, следовательно, пристрастных. Он пишет:

“Странным образом эта традиция, внушенная чувством мести со стороны романтиков, оплакивавших гибель аристократии, пережила великие достижения эпохи XVI в., заглушила суждения более прогрессивных современников Ивана IV и повлияла в сильнейшей степени на историков XIX в. Грозный царь закрепился в старых школьных изображениях как жестокий тиран по преимуществу; все его крупные деяния отошли на второй план; все его заслуги по расширению и внутренней организации Московской державы и борьбе с изменниками оказались забытыми”^[4].

Однако Виппер не наслаждается ужасами ивановых казней самих по себе. Ему достаточно найти оправдание для них. По его мнению, опричнина была необходима из-за крайне сложной военной ситуации в стране. Разорение Новгорода было совершено ради улучшения положения на фронте. Сама же опричнина является выражением демократических тенденций XVI в. Так, Земский Собор 1566 г. искусственно соединяется с созданием опричнины в 1565 г. Преображение опричнины в двор (1572 г.) трактуется Виппером как расширение системы, вызванное предательством новгородцев и разорительным набегом крымских татар. Он отказывается признать, что реформа 1572 г. была на самом деле уничтожением опричнины, в ходе которого многие ведущие опричники поплатились своими жизнями; что сожжение Москвы крымским ханом показало правительству всю ненадежность опричников и всю важность армии земщины. Причины катастрофического по своим последствиям для Руси завершения Ливонской войны столь же неочевидны для Виппера.

II

М. Н. Покровский — официальный историограф революции - в своей “Русской истории с древнейших времен”^[7] развивает апологетический взгляд на Грозного. Покровского роднят с Виппером две общие черты — исторический материализм и антиморализм. Тем не менее первый оправдывает Ивана исходя из иных предпосылок, чем второй. Оправдание тиранов — вообще одна из любимых тем Покровского: убежденный революционер, он видит главным объектом своей ненависти аристократию в любом виде, так как ее власть по определению вредоносна. Под его пером Иван Грозный претворяется в лидера демократической революции, более удачливого предтечу императора Павла I, которого Покровский также изображает “демократом на троне”.

Однако правоверным историкам-марксистам первого государства рабочих и крестьян взгляды Покровского, несомненно, казались чрезмерно зараженными идеалистическим духом. Никакая личность не может играть сколько-нибудь значительную роль в истории — ведь история управляется классовой борьбой. Так учит марксизм, а ведь “Учение Маркса всесильно, потому что оно верно” (В. И. Ленин) — следовательно, по-другому быть не может. Бедолага Покровский не мог изжить в себе отрыжку идеализма и придавал слишком уж большое значение личностям, как будто бы они не подчинялись общим для всех законам исторического материализма...

III

К 1935 г. даже сторонним наблюдателям стало ясно, что управление СССР сконцентрировалось в руках единоличного правителя, достигшего непредставимой доселе власти над своими подданными. К 1936 г. Сталин чувствовал себя настолько уверенно, что приступил к планомерному пересмотру идеологической парадигмы. В частности, он начал повсеместно продвигать идею необходимости создания сильного государства под властью одного вождя, вместо постепенно отмирающего государства, управляемого партией, о котором учил марксизм-ленинизм. Когда началась война, Сталин открыл для себя, что люди не слишком хотели сражаться и умирать за “пролетарский интернационализм”. Однако когда народу стало ясно, что Гитлер не собирается давать им свободу и что жизнь под немцами ничуть не лучше, чем советская неволя, они начали сражаться за Родину, за Россию. Оказалось, что патриотизм — далеко не анахронистическое понятие, как изначально пытались представить коммунистические идеологи. Но и ненаправляемый, бесконтрольный и “безыдейный” патриотизм виделся нежелательным, а то и опасным явлением. Поэтому Сталин решил разыграть патриотическую карту и, всячески обкорнав ее по меркам большевистской идеологии, выдвинуть на место новой гражданской религии в качестве альтернативы как христианству, с одной стороны, так и пролетарскому интернационализму первых двадцати лет советской власти — с другой. Знаменитый клич “3а Родину, за Сталина!”, с которым воины шли насмерть, принадлежит той самой новосозданной националистической и псевдорелигиозной парадигме.

Новая идеология нуждалась в исторической укорененности. Срочно создавались и тиражировались повествования о русских военачальниках и полководцах прошлого, которые сражались с немцами или с кем-либо, отдаленно похожим на немцев. Припоминались и превозносились победы Александра Невского, Петра I (правда, он сражался со шведами, но зачем вдаваться в детали...), Александра Суворова. Дмитрий Донской, Минин с Пожарским и Михаил Кутузов, сражавшиеся с иностранными агрессорами, также после 20 лет забвения, были объявлены национальными героями и славными сынами отечества.

Разумеется, при всех этих обстоятельствах Иван Грозный никак не мог остаться забытым. Правда, он не отразил иноземную агрессию и не одержал воинской победы над немцами, но, во всяком случае, он сражался с ними, как бы заранее указывая, кто был злейшим врагом России. Более того, он был создателем централизованного русского государства, борцом против беспорядка и анархии, созданной злонамеренными аристократами - боярами. Он начал вводить революционные реформы с целью создания нового порядка. А ведь даже самодержавный царь может играть положительную роль, если монархия является прогрессивным строем на данном отрезке истории. И, следовательно, все, что противится прогрессу, — реакционно, а значит, и любые меры защиты самодержавия на тот момент оправданы и не могут быть названы чрезмерно жестокими. Если Иван прибегал к репрессиям, значит, на то были серьезные причины: реакционные бояре, наверняка, строили козни и плели заговоры против него. И уж, конечно, они вынашивали предательские планы и устанавливали контакты с иностранными врагами отечества, точно так же, как это делали враги Сталина. Кем были враги Грозного? Бояре, аристократы, землевладельцы, крепостники — иными словами, враги народа. А значит, и Иван был народным царем: демократичным и справедливым, суровым и беспощадным к врагам своего отечества и добрым к своему народу... Так создавалась сталинская легенда о грозном царе. Сталин сам в своих речах и выступлениях часто высоко оценивал Ивана, таким образом, формулируя “социальный заказ” своим придворным историкам, писателям, режиссерам и художникам. Заказ был принят и пропагандистский маховик запущен.

Новой в этих изданиях была установка на тот извращенный, искусственно оторванный от православных корней и препарированный в сталинском духе “русский патриотизм”, что явился на смену огульному оплевыванию русского национального прошлого. Теперь выяснилось, что устроение русского государства в XVI в. было самым прогрессивным в мире. Русская дипломатия, разумеется, также была самой “продвинутой”. Светская интеллектуальная жизнь Московской Руси XVI в. была куда более мощной, чем все философские школы европейского Ренессанса и Реформации вместе взятые. Стоглавый Собор во всех отношениях был значительно сильнее Тридентского. Образование в Московии было несравненно лучше европейского, а уровень образованности всего общества был намного выше и т. д. Думается, можно не продолжать. Виппер ясно продемонстрировал, что он весьма способен обслуживать идеологический заказ своего нового хозяина, столь желанного им грозного самодержца. Награды от последнего не заставили себя ждать, но тем не менее Виппер никогда не сподобился титула “марксистского историка”: слишком уж была замарана его репутация первоначальным отвержением пролетарской революции.

Рассмотрим книгу С. В. Бахрушина “Иван Грозный”^[13]. Несомненно, Бахрушин куда более сдержан, чем Виппер, в своих похвалах герою своего исследования. Он даже готов допустить, что первый русский царь допустил некоторые ошибки. Но в главном Иван был, да и не мог не быть, стопроцентно прав. Грозному приходилось действовать в чрезвычайно сложных обстоятельствах: он в одиночку боролся против целого сонма реакционных сил, тормозивших прогрессивный процесс централизации Русского государства. Великий патриот, Иван положил всю свою жизнь без остатка ради спасения государства. Кто может осудить его, если в ходе этой борьбы не на живот, а на смерть он иногда наносил ответный удар сильнее, чем было необходимым? Совместно с Избранной Радой он предпринял попытку мирного перехода власти от бояр к дворянам. Попытка не удалась, и он, находясь под давлением чрезвычайно сложной внешнеполитической ситуации, в окружении врагов и предателей, не имел другого выбора, кроме принятия самых жестких мер. Опричнина была гениальным выходом из безвыходного положения. К сожалению, близорукие буржуазные историки не могли отрешиться от однобокого восприятия опричнины как “эпохи казней” и “бессмысленного сумасбродства”^[14].

“Кровавая картина расправ с ослушниками и изменниками заслоняла положительный момент жестокой по форме, но по существу целесообразной реформы... Опричнина представляется нам как момент созидания единого централизованного национального государства, как неизбежный этап в борьбе за абсолютизм… Она должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже частичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны”^[15].

“опричнина становилась ненужной и даже вредной. Перед лицом татарско-турецкой опасности на юге и трудностей, связанных с войной за Ливонию, необходимо было объединить все силы феодалов”^[18].

Конечно, это схема никак не сообразовывалась с реальными историческими фактами. Например, Иван никогда не отказывался от террора, ни постепенно, ни единовременно. Картина, написанная Бахрушиным, несомненно, была рассчитана на восприятие его сограждан и современников. Книга писалась в годы войны, когда все силы страны должны быть объединены. Указывая на это, Бахрушин намекал Главному Поклоннику Ивана Грозного на то, что террор уже выполнил свою функцию и может быть отменен. Разумеется, в свое время он был необходим, разумеется, все казненные и репрессированные получили по заслугам, но, может быть, время остановить его уже приспело? Даже мудрый Иван IV, при всем его вспыльчивом и несдержанном характере, отменил опричнину, когда опричники в тяжелой войне показали свою ненадежность. НКВД также не отличило себя особой доблестью на поле брани. Может быть, Сталин воспримет намек и также разочаруется в своем карательном аппарате?

Другие историки сталинского времени не принесли свежих идей в предмет нашего исследования. “Очерки по истории опричнины” П. А. Садикова^[19] посвящены, главным образом, вопросам экономики. Всякий раз, когда историку приходилось давать оценку царю, она прописывалась в строгом соответствии с мнением его коллег и с той “генеральной линей”, которая чуть позже была сформулирована н статье об Иване IV из Большой Советской Энциклопедии (1952 г.). Анонимный автор этого шедевра советской историографии возносит искусство пропагандистского пересмотра истории на недостижимую до этого высоту. Достаточно сказать, что прозвание “Грозный” упомянуто лишь однажды в одном из последних абзацев статьи. Вот что говорит автор по этому поводу:

Если вспомнить, что Сталин называл Ивана Грозного “человеком с мощной волей и характером, проявившим великую настойчивость и энергию для достижения своих целей”, а также характеризовал его как “великого и мудрого правителя”^[21], становится ясным, чью память анонимный автор статьи в БСЭ имел в виду под эвфемизмом “народная”.

Художественные образы Ивана IV, созданные в эпоху “высокого сталинизма”, не нуждаются о подробном историческом анализе. Образ великого и грозного царя в одночасье начал вдохновлять романистов, драматургов, художников, скульпторов и режиссеров. Многие из созданных ими шедевров были отмечены высокими наградами, в том числе и Сталинскими премиями, но ни один из них, кроме разве что фильма Эйзенштейна, не вспоминался кем-либо лет через 15 после их появления на свет.

IV

Шевяков заявляет, что в эпоху “культа личности” Сталина был еще один человек, возведенный в статус национального идола. Это был Иван Грозный, чье правление было одной из самых страшных катастроф, постигших Россию. Вся активная деятельность Ивана оказалась ненужной, и реки крови, которые потекли по Руси по его приказу, были пролиты напрасно. Никто не противился самодержавной власти царя, равно как и процесс централизации страны был уже в основном завершен. “Власть царя была доведена до степени абсолютной монархии, никакой нужды в опричнине не было”^[23].

В обвинениях бояр, которые якобы стремились к феодальной раздробленности, не было никаких оснований. Самый красноречивый представитель боярства, князь Курбский, выразил это предельно ясно. Он лишь хотел, чтобы царь прислушался ко мнению мудрых советников, а не всегда и во всех вопросах действовал исключительно по собственному разумению.

Более того, опричники совершенно бессмысленно истребили тысячи простых людей и разорили многие местности. Все это замедлило и затруднило развитие производительных сил в стране. Те труженики, которым удалось выжить, подвергались тяжким испытаниям и были порабощены. Окончательная оценка правления Ивана Грозного в устах Шевякова звучит так:

“За 40 лет своего существования (1565—1605) опричная система и тирания сильно подорвали производительные силы страны, привели Россию к известным событиям начала XVII века”^[25].

Дубровский утверждает, что опричнина не была даже направлена в первую очередь против бояр, но была, скорее, особой формой насилия помещиков-крепостников против крестьян. “Опричнина — это прежде всего чистка земель под крепостничество, важный этап в подготовке условий массового закрепощения крестьян”^[28]. Только вторичной целью ее было ослабление боярства и укрепление царского самодержавия.

Таковы были радикальные взгляды, высказываемые многими советскими историками в годы хрущевской оттепели в качестве реакции на сталинизм в историографии. Однако политическая ситуация вновь начала понемногу меняться, а вместе с ней и оценка грозного царя.

В 1964 г. в свет вышла толстая книга А. А. Зимина “Опричнина Ивана Грозного”. Зимин переработал огромное количество источников, и с фактологической точки зрения он приводит весьма впечатляющее собрание имен, графиков и чисел, имевших отношение к опричнине. Однако его собственное мнение едва можно “вычислить”, а столь характерные для его предшественников однозначные выводы практически отсутствуют. Он соглашается, хотя и со многими оговорками, что бόльшая часть кровопролития была практически бесполезной, но тем не менее “объективно” содержание опричнины было все же “прогрессивным”. Очень жаль, что использовавшиеся средства не всегда были самыми похвальными... Было бы лучше, если бы не так много народа погибло, но, с другой стороны, раз были подозрения, то должна была присутствовать и измена. По крайней мере, если бы кое-кого не казнили бы, она могла произойти...

Двойственность оценки опричнины Зиминым можно оценить по следующей цитате:

“В условиях роста самодержавия на многие правительственные мероприятия накладывала отпечаток незаурядная личность московского государя Ивана Васильевича Грозного. Царь Иван IV сумел по-своему почувствовать историческую неизбежность ликвидации последних столпов феодальной раздробленности на Руси и возглавить борьбу за укрепление централизованной государственности... Конечную цель своей деятельности он видел в безграничном подчинении всех подданных его монаршему своеволию. К этой цели упорно шел этот жестокий правитель через потоки крови, не считаясь с гибелью тысяч безвинных людей из среды крестьян и горожан, из дворян и бояр. Этот путь не был прямым. Выбранные Иваном формы и методы усиления самодержавия превращали власть монарха в самовластие деспота...”^[30].

Несмотря ни на что, Грозный был выдающимся правителем. Его борьба против врагов не может быть объяснена только лишь болезненной подозрительностью. Нет, это была сознательно реализуемая политическая линия, целью которой было сломить неприятеля. Все испортилось лишь потом. Вот что, к примеру, Зимин говорит об опричном войске:

“Сыграв значительную роль на первых этапах опричнины, гвардия царя Ивана IV, развращенная грабежами и насилиями, постепенно вырождалась в шайки мародеров и убийц”^[31].

Зимин, книга которого была написана еще во время правления Хрущева (хотя и вышла в свет уже после смены правительства в СССР), очевидно, пытается удовлетворить обе стороны спора. Однако тенденции к новой реабилитации Ивана Грозного и даже к созданию его нового культа не могут остаться незамеченными. Именно эти тенденции получили развитие в последующей историографии. В статье в Большой Советской Энциклопедии (1972) при наличии определенной двойственности в оценке Ивана Грозного положительные качества царя преувеличиваются, а отрицательные — преуменьшаются.

“Иван IV получил в народе прозвище “Грозного”, отразившее представление о нем как о могущественном правителе, но царе-тиране, деспоте… В замыслах и действиях Ивана IV дальновидность, энергия и целеустремленность сочетались с импульсивными порывами и колебаниями”^[32].

В последующих публикациях образ Ивана Грозного и его деятельность, как правило, преподносятся все более и более положительно, что в общем совпадало с постепенной реабилитацией Сталина в послехрущевский период.

Можно сказать, что оценка Ивана Грозного каждым русским историком является ключевым моментом, по которому становится ясным и его общеполитический подход. То же самое можно отнести и к советским историкам. Более того, образ Ивана IV в трудах советских историков того или иного периода является своего рода лакмусовой бумагой, по которой можно судить о политической атмосфере во всей стране.

[Аноним] Иван IV Васильевич // Большая Советская Энциклопедия. 2-е изд. Т. 17, М., !952.

Бахрушин С. В. Иван Грозный. М. 1945.

Буганов В. И. Иван Васильевич Грозный // Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. Т. 10. М., 1972.

Дубровский С М. Против идеализации деятельности Ивана IV // Вопросы истории, 1956, № 8.

Костылев В. И. Иван Грозный. Т. 1-3, М., 1944- 1947.

Курмачева М. Д. Об оценке деятельности Ивана Грозного // Вопросы истории, 1956, № 9.

Нечкина М. Иван IV Васильевич, Грозный // Большая Советская Энциклопедия. 1-е изд. Т. 27. М., 1932.

Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.-Л., 1950.

Смирнов Н. А. Церковь в истории России. М., 1967.

Шевяков В. Н. К допросу об опричнине при Иване Грозном // Вопросы истории, 1956, № 9.

Крествуд, Нью-Йорк, 1985 г.

[*] Доклад, прочитанный на семинаре по русской истории в Фордхемском университете в апреле 1985 г.

[1] Материал был написан еще до начала перестройки и принесенного ей разномыслия.

[2] См. предыдущую сноску.

[3] Виппер Р. Ю. Иван Грозный. М., 1922 (в статье цитаты даны по изданию 1944 г.).

[4] Там же. С. 16.

[5] Там же. С. 92.

[6] Там же. С. 120.

[7] Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. М., 1924.

[8] Нечкцна М. Иван IV Васильевич, Грозный // Большая Советская Энциклопедия. 1-е изд. Т. 27. М., 1932. С. 326.

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] Там же.

[12] Там же. С. 328.

[13] Бахрушин С. В. Иван Грозный. М., 1945.

[14] Там же. С. 63.

[15] Там же. С. 63-64

[16] Там же. С 88.

[17] Там же. С. 69-70.

[18] Там же. С. 69.

[19] Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.-Л., 1950.

[20] Большая Советская Энциклопедия. 2-е изд. Т. 17, 1952. С. 268

[21] См.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 46.

[22] Шевяков В. Н. К вопросу об опричнине при Иване Грозного // Вопросы истории, № 9, 1956. С 71 -77.

[23] Там же, С. 72.

[24] Там же. С. 74

[25] Там же. С. 77.

[26] См., в частности, его историографический обзор “Против идеализации деятельности Ивана IV” {Вопросы истории, 1956, №8. С. 121-129), основные положения которого воспроизведены в устном выступлении на дискуссии в Институте истории АН СССР 14-15 мая 1956 г. (см. сл. сноску).

[27] Позиция Дубровского приводится по ее изложению Курмачевой. Курмачева М. Д. Об оценке деятельности Ивана Грозного // Вопросы истории, 1956, № 9. С. 195-203.

[28] Там же.

[29] Там же. С. 196.

[30] Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М.. 1964. С. 361, 478

[31] Там же. С. 381.

[32] Буганов В. И. Иван Васильевич Грозный// Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. Т. 10. М.,1972. С. 6-7.

Рекомендуем также:

Copyright © 2006-2011 Библиотека "Халкидон"
При использовании материалов сайта ссылка на halkidon2006.narod.ru обязательна.